Жизнь Фаины Раневской окутана множеством тайн, загадок и вымыслов. Гениальная актриса, яркая личность на экране и сцене, она была очень несчастна и одинока в своей повседневной жизни. «Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной…», — говорила Фаина Раневская. Ее не раз просили написать мемуары, она соглашалась, но потом все уничтожала. Она была невысокого мнения о себе и своих ролях, а о своих работах в кино, сделавших ее бессмертной, говорила: «Деньги съедены, а позор остался».
Настоящее имя Фаины Раневской — Фаня Фельдман. Она родилась в 1896 году в Таганроге, в богатой еврейской семье. Ее отец Гирш Фельдман был владельцем фабрики сухих и масляных красок, нескольких домов, магазина строительных материалов и парохода «Святой Николай». У Фаины были два брата и старшая сестра красавица Белла. Однако, несмотря на достаток семьи, детство Фани Фельдман нельзя назвать счастливым: «Мне вспоминается горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком детстве», — говорила она.
В детстве она заикалась, и поэтому маленькая Фаня достаточно хлебнула насмешек от одноклассниц. Учителя в гимназии также не отличались терпением и деликатностью. Девочка нигде не чувствовала себя защищенной и счастливой. К тому же Фаня считала себя очень некрасивой в отличие от старшей сестры. Фанни Фельдман всегда мечтала стать актрисой и в 1913 году она сделала первую попытку покорить Москву. Фаина выпросила у родителей немного денег, поехала в Первопрестольную и стала обходить театры в надежде найти там работу. Но, увы, попытка провалилась. Опыта у нее не было, приличного образования тоже, и к тому же она так переволновалась, что вновь начала заикаться. Дошло до того, что ей уже прямо говорили, что для театра у нее профессиональная непригодность, лучше ей бросить эту затею и заняться чем-нибудь другим, не тратить зря ни свое, ни чужое время. Будущей Фаине Раневской пришлось вернуться в Таганрог и поступить на курсы актерского мастерства, где ее научили правильно говорить и двигаться на сцене. Она принимала участие в любительских спектаклях и весьма успешно, но целью ее была профессиональная сцена.
В 1915 году Фаня Фельдман вновь предпринимает попытку покорить Москву. Столица опять встретила ее неласково, но на этот раз девушке помог его величество случай. Когда работы не было, а платить за жилье и уроки актерского мастерства стало нечем, Фанни впала в отчаяние. На рыдающую у колонн Большого театра девушку обратила внимание знаменитая балерина Екатерина Васильевна Гельцер и пригласила переночевать. Эта судьбоносная встреча стала началом сорокалетней дружбы. Екатерина Гельцер искренне восхищалась своей протеже и любила говорить: «…Какая вы фэномэнально молодая, как вам фэномэнально везет!» Первую приличную работу в Москве Раневской нашла все та же Екатерина Гельцер — она порекомендовала ее в Летний театр в Малаховке. Работа в этом театре стала для нее прекрасной школой, там она училась сценическому мастерству у лучших русских актеров.
В октябре 1917 года у руля Советской России встали большевики, и семья Фельдман эмигрировала за границу. Родители предлагали ей уехать с ними, но она отказалась. Почему? Она сама это сформулировала, сказав много лет спустя: «Я точно знала, что не могу без России, без русского театра». Известной нам Фаиной Раневской Фаня Фельдман стала благодаря другой наставнице — известной актрисе Павле Вульф. Страшный это был год. Голод, террор, разруха, Гражданская война и интервенция… Фаина дождалась ее утром около театра и попросту попросилась к ней в ученицы. И Павла Вульф согласилась. По той старой традиции учительница взяла ученицу в свою семью. Как-то так вышло, что обе женщины сразу почувствовали друг к другу огромную симпатию, подружились, и эта дружба продолжалась у них до самой смерти.
Сама Раневская вспоминала об этом времени так: «Крым, голод, тиф, холера, власти меняются, террор: играли в Севастополе, зимой театр не отапливался, по дороге в театр на улице опухшие, умирающие, умершие… зловоние… Иду в театр, держусь за стены домов, ноги ватные, мучает голод…» Но зато Раневская училась у Павлы Вульф, жила в ее доме, в ее семье — можно сказать, что она стала своей обожаемой учительнице ближе, чем родная дочь. В симферопольском театре Фаина Фельдман стала Фаиной Раневской. Новая фамилия была для нее не просто сценическим псевдонимом, как у большинства артистов. Она ничего не любила делать наполовину, поэтому вскоре стала Раневской и по всем документам. В паспорте ее полное имя гласило Фаина Григорьевна Раневская. По поводу происхождения ее псевдонима существует несколько версий. Сама она писала: «Раневской я стала прежде всего, потому, что все роняла. У меня все валилось из рук». Некоторые ее знакомые рассказывали, что дело было в любви к Чехову и в том, что она чувствовала себя его землячкой и почти родственницей. Есть еще вариант, что кто-то из друзей сравнил Фаину с героиней пьесы Чехова, увидев, как ветер вырвал у нее из рук деньги, а она, глядя им вслед, говорит: «Как красиво они летят!» Хотя многие, кто знал актрису лично, звали ее Фуфа. О том, как появилось это прозвище, рассказал названый внук Фаины Георгиевны Алексей Щеглов: «В 1942 году она курила в постели, и загорелся матрас, было много дыма, и он, будучи маленьким мальчиком, сказал фу-фу, и вот с тех пор она стала Фуфой». В голодном разоренном Симферополе Фаина Раневская и Павла Вульф сумели выжить во многом благодаря Максимилиану Волошину. Именно он спасал их от голодной смерти. Раневская вспоминала: «С утра он появлялся с рюкзаком за спиной. В рюкзаке находились завернутые в газету маленькие рыбешки, называемые хамсой. Был там и хлеб, если это месиво можно было назвать хлебом. Была и бутылочка с касторовым маслом, с трудом раздобытая им в аптеке. Рыбешек жарили в касторке…» Однажды вечером 21 апреля 1921 года, когда Волошин был у них, на улице началась стрельба, и перепуганные женщины уговорили его остаться с ними на ночь. За эту ночь он написал одно из самых знаменитых и страшных своих стихотворений «Красная Пасха», прочитав которое, можно составить представление, что тогда творилось в Крыму и в каких условиях жила Раневская.
Зимою вдоль дорог валялись трупы
Людей и лошадей.
И стаи псов
Въедались им в живот и рвали мясо.
Восточный ветер выл в разбитых окнах,
А по ночам стучали пулеметы,
Свистя, как бич, по мясу обнаженных
Мужских и женских тел…
Максимилиан Волошин
Сама Раневская о себе и революции писала так: «Не подумайте, что я тогда исповедовала революционные убеждения. Боже упаси. Просто я была из тех восторженных девиц, которые на вечерах с побледневшими лицами декламировали горьковского «Буревестника», и любила повторять слова нашего земляка Чехова, что наступит время, когда придет иная жизнь, красивая, и люди в ней тоже будут красивыми. И тогда мы думали, что эта красивая жизнь наступит уже завтра». Увы, довольно скоро она поняла, что новый мир такой же мещанский, как и прежний…
До переезда в столицу Раневская 10 лет служила в провинциальных театрах, количество сыгранных ею образов перевалило за 200, но эти роли она называла братской могилой. Летом 1931 года она вернулась в Москву, где проработала на сцене московских театров 38 лет, а будучи народной артисткой СССР, сыграла только 16 ролей. В 1938 году она поссорилась с руководством театра, и заслуженная артистка Фаина Раневская осталась без работы и без жилья. Она говорила про себя: «Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия». Она впала в депрессию, избегала людей, не хотела ни с кем говорить. Жила на деньги, выручаемые с продажи своих вещей. Но однажды Фаина пришла к правильному решению- если одна дверь для нее закрыта, надо стучаться в другую. И на несколько лет ушла в кино, где ее талант оказался востребован и принес ей уже всесоюзную славу. Про свои работы в кино она говорила: «Деньги съедены, а позор остался». В кино она снималась только из-за денег, а главным для нее были всегда театр и зрители, которые ей давали энергию. Но наверное, даже если бы Раневская заранее знала, что профессия разлучит ее с родителями, не даст ей желанных ролей и не позволит создать ей семью, она опять выбрала бы путь в искусство. В августе 1938 года умер Константин Сергеевич Станиславский. Для Фаины Георгиевны это было страшное потрясение. Станиславского она обожала, называла его «божественным» и считала, что Станиславский для театра — это то же, что Пушкин для поэзии. А это высший комплимент из ее уст. «Буду умирать, – говорила она, – и в каждом глазу у меня будет Станиславский — Крутицкий в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты». Однажды в Леонтьевском переулке Раневская увидела пролетку, в которой он проезжал. «От радости, что вижу его седую голову, стала плакать и закричала: «Мальчик мой дорогой!» Он стал смеяться, поднялся и помахал мне шляпой, а я бежала рядом и кричала: «Мальчик мой дорогой!..» Эту встречу Раневская вспоминала всю жизнь.
Раневская обожала Ахматову. Об их дружбе в ее дневниках написано множество страниц. Эта дружба по-настоящему началась в Ташкенте во время Великой Отечественной войны, но познакомились они гораздо раньше. Раневская тогда, по ее собственным воспоминаниям, еще была Фаиной Фельдман и жила в Таганроге. Она прочла стихи Ахматовой, влюбилась в них и твердо решила познакомиться с поэтессой. Поехала в Петербург, нашла квартиру Ахматовой и позвонила в дверь. «Открыла мне сама Анна Андреевна, — вспоминала она. — Я, кажется, сказала: «Вы — мой поэт», — извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты. Дарила меня дружбой до конца своих дней» . Ахматова тогда поинтересовалась у Фаины: «Вы пишете?» Но та ответила: «Никогда не пыталась. Поэтов не может быть много». В Ташкенте они встречались почти каждый день, гуляли по городу. Но спокойно побеседовать им не давали — Раневскую узнавали на улицах, и за ней бежали мальчишки с криками «Муля, не нервируй меня!». В дневнике она вспоминала, как злилась и ненавидела эту роль: «Я сказала об этом Анне Андреевне. «Сжала руки под темной вуалью» — это тоже мои Мули», — ответила она. Я закричала: «Не кощунствуйте!» Когда Ахматова умерла, Раневская не нашла в себе сил, чтобы поехать на похороны.
Вскоре после окончания войны Фаина Раневская оказалась в Тбилиси, где познакомилась с маршалом Федором Ивановичем Толбухиным. Это был кадровый военный, бывший еще в царской армии штабс- капитаном, а потом сделавший карьеру уже при советской власти. Они сразу почувствовали очень сильную взаимную симпатию, ну а потом у них нашлось много общих интересов, и приятельские отношения скоро переросли в крепкую дружбу, а может быть, и не только… Раневская говорила о нем: «Я никогда не влюблялась в военных, но Федор Иванович был офицер той, старой закалки…» Из Тбилиси она скоро уехала, но ее отношения с Толбухиным продолжались — они периодически встречались то в Москве, то в Грузии. Дружба их связывала или любовь? Кто знает…
Очень трогательно сложились отношения между Раневской и Василием Ивановичем Качаловым. Она рассказывала: «Услышав его голос, упала в обморок неудачно и расшиблась сильно. Прошло несколько лет, я уже стала начинающей актрисой, работала в провинции и по окончании сезона приехала в Москву. Видела днем и в ночное время длинные очереди за билетами в Художественный театр. Расхрабрилась и написала ему письмо. «Пишет Вам та, которая в Столешниковом переулке однажды, услышав Ваш голос, упала в обморок. Я уже актриса — начинающая. Приехала в Москву с единственной целью — попасть в театр, когда вы будете играть. Другой цели в жизни у меня теперь нет и не будет». Ответ пришел очень скоро: «Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору, у которого на Ваше имя будет два билета. Ваш В. Качалов». С этого вечера и до конца жизни этого изумительного артиста и замечательного человека длилась их дружба, которой Фаина Георгиевна очень гордилась.
В 1960 году из Парижа приехала старшая сестра Фаины. Когда Раневская завела ее в свою малогабаритную двухкомнатную квартирку на Котельнической набережной, сестра удивленно спросила: «Фаиночка, почему ты живешь в мастерской, а не на вилле?» Находчивая Фаина Георгиевна объяснила: «Моя вилла ремонтируется». Бедность в ее квартире была необычайная — стертый паркет, наполовину ободранные обои, к которым булавками были прикреплены фотографии великих людей того времени с автографами. Сестры прожили вместе 3 года. Они с удовольствием общались, вместе хохотали над смешными ситуациями, в которые постоянно попадала Изабелла, не в силах привыкнуть к новому укладу жизни. Когда Изабелла тяжело заболела и умерла, Фаина очень переживала, считая что мало уделяла сестре внимания. За одно десятилетие она потеряла сестру, подругу Анну Ахматову и учителя Павлу Вульф. Про себя говорила: «Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко». Тогда она и перестанет сниматься в кино. В ее жизни остался только театр.
Последние несколько лет одиночество Раневской скрашивал Мальчик — бездомная дворняжка, которого ей когда-то принесли с перебитой лапой. Назвала она его Мальчиком, как когда-то в порыве чувств Станиславского. Она не просто заботилась о нем, а можно сказать — носилась с ним, сдувая пылинки. Каждый гость был обязан погладить Мальчика, ему доставались лучшие куски от обеда, а выгуливала его специально нанятая женщина. Была у Мальчика и «обязанность»: дверь в квартиру Раневской никогда не запиралась, а он лежал у входа и облаивал всех входящих, предупреждая хозяйку о гостях. Ей он был предан абсолютно и обожал ее не меньше, чем она его. Коллектив театра на юбилей подарил ей предмет роскоши — ковер, и этот пес лежал на ковре, а Раневская говорила: «Когда Мальчик лежит на ковре, я вспоминаю Горького на Капри».
В архиве Раневской — огромное количество телеграмм по любому поводу от Любови Орловой. Переписка между Орловой и Раневской длится с 1946 по 1974 год. То есть со времени, когда они вместе снимались в фильме «Весна», и почти до смерти Орловой. Орлову Фаина Георгиевна не щадила и жестоко острословила на ее счет. Именно она рассекретила возраст Орловой. («При смене паспортов Любочка себе скостила целых десять лет, а я, дура, всего два года!») А чего стоит знаменитое выражение Раневской о том, как Любочка поет: «Будто кто-то писает в медный таз». Но Любовь Петровна почему-то не обижалась и обожала свою озорную подругу, а в письмах обращалась к ней не иначе, как «Любимый Фей».
Личность Фаины Георгиевны окутана множеством заблуждений и парадоксов. Мало кто знает, что настоящая Фаина Раневская была невероятно скромной и необычайно застенчивой. Ее образ в кино — это маска, с которой Фаина Георгиевна под конец жизни срослась. Но на самом деле Фаина Георгиевна не могла за себя постоять. Может быть, застенчивость ее была причиной любовных неудач. Раневская не рассказывала о них, хотя и признавала, что молодость ее была бурной. Ее крылатое выражение: «В молодости я только и думала о любви, а сейчас я люблю только думать». Она считала себя слишком некрасивой. Рассказывала: «Я влюблялась, конечно, но меня всегда меняли на женщин с маленькими носиками. Вроде уже роман, уже любовь, а потом — раз, появляется соперница, и меня сразу отодвигают в сторону». Ещё Раневская говорила: «Стареть скучно, но это единственный способ жить долго». Еще один парадокс в том, что в Англии ее включили в число десяти самых величайших актрис всех времен и народов, а президент США Франклин Рузвельт говорил о ней как о самой выдающейся актрисе XX века. А ведь в кино она сыграла только три главные роли.