Война меняет всё. Сергей, позывной Касли, уходил на фронт из колонии строгого режима в Нижнем Тагиле, где сидят зэки с большими сроками и серьёзными статьями, а вернулся героем-штурмовиком с пятью медалями и крестами и начал новую жизнь. Теперь ветеран ЧВК «Вагнер» работает в Петербурге, на Московском вокзале: помогает сесть в вагон маломобильным пассажирам, а иногда и спасает их — теми же методами, которыми спасал друзей-«вагнеровцев» на СВО. Автор: Ольга Горшкова
В общей сложности Сергей отсидел 28 лет. Последний срок, который он получил, — 22 года. После суда на короткое свидание к нему приехала жена Ирина.
Я ей говорю: «Дадут много, ждать, наверное, не стоит. В лучшем случае выйду через 10 лет». А сам умом понимаю, что не ранее чем через 18. Не знаю, что меня тогда за язык потянуло. Как будто почувствовал. Хотя шёл только 2013 год, и не было ещё никаких переворотов на Украине и войны в Донбассе. А жена спокойная, говорит: я знаю, если ты сказал, значит, так и будет, — рассказывает Сергей.
Год назад 2 мая, когда он вернулся домой из Бахмута, прошло ровно 10 лет.
В колонии у него был друг, бывший военный. Когда началась СВО, он предложил написать письмо в Минобороны, чтобы их взяли на фронт. Написали, отправили. Ответа не было, но приехал Пригожин. Вернее, прилетел на вертолёте. По словам Сергея, «дядя Женя любил эффектные жесты».
Администрация собрала всех — даже из медсанчасти, карантина и штрафного изолятора.
Мы выстроились на плацу. Пригожин поворачивается к начальнику колонии и просто посылает его матом. Тот уходит и с ним вся администрация. «Красная армия сейчас не везёт коляску. Поэтому мне нужны штурмовики. В первую очередь те из вас, у кого срок лет 20 и кто получил его за умышленное убийство, а не за кухонную драку, — сказал Пригожин. — Мне нужна ваша выживаемость, ваш нестандартный подход». Я подумал: это же как раз про меня! — вспоминает Сергей.
Пригожин предупредил, что подписавших контракт ждёт «мясорубка», но в тюрьму они больше не вернутся. Так и вышло.
В 12-й колонии Нижнего Тагила «оркестр» пополнился 180 «музыкантами». Всех привезли под Луганск, в пункт временной дислокации — муравейник. Перед ангаром — огромная гора личных вещей: одежда, обувь, фотографии, блокноты. Будущих штурмовиков инструктировали:
Мужики, гражданские вещи вам больше не нужны. Если оставите номер телефона матери и попадёте в плен, вам отрежут что-нибудь, засунут в рот и пришлют ей это фото. Вы сам себе этого не простите. Поэтому удаляем всё.
Заходили в ангар голыми — всё, что было с собой, полетело в общую кучу, которую потом сожгли. Выходили уже в новой форме.
Нам показали пару видеороликов, как расстреливали тех, кто пытался бежать. Это правильно. Мы преступники, с нами по-другому нельзя. Представляете, 50 тысяч вооружённых до зубов уголовников! Нас надо было сразу поставить так, чтоб мы слушались, — говорит Сергей Касли.
После небольшой подготовки их привезли в село Покровское — между Бахмутом и Соледаром. Утром пришёл молодой парень, представился командиром штурмовой группы. Сказал, что нужно быстренько штурмануть автозаправку. Всех вооружили, дали по 2 гранаты — для врага и для себя.
Впоследствии, когда мы выходили на боевые задания, я старался гранату держать в кармане, чтобы рычажок был наружу, и всегда можно было дернуть чеку. Это чтобы не попасть в плен, чтобы не надо было её вытаскивать: лёгкое движение руки — и всё. Правила такого не было, никто не заставлял, но многие парни именно так гранаты и носили.
Штурмовиков подвезли к месту боя — к дороге, вдоль которой шли две изрытые окопами лесополки. Двигались группами по 10-15 человек. Стали попадаться трупы, брошенные рюкзаки, боекомплекты. За поворотом дороги завязалась ожесточённая перестрелка.
Там был бетонный забор с дырами размером с человеческую голову. Я залег около него, по нам с 20 метров лупил пулемет «Корд». Вырывал огромные куски из забора. Летели мины. Я в тот момент подумал, что хуже быть ничего не может. А оказалось, что может! На дорогу выехал танк и начал бить по нам с 50 метров прямой наводкой. Я скатился в небольшой ров — в нём лежали трупы. Накрыл себя телом пацана, с которым несколько часов назад утром пил чай. Я разговаривал с ним как с живым: «Тёма, прости, что тобой прикрываюсь», — продолжает Сергей свой рассказ.
Они выполнили боевую задачу: взяли заправку, уничтожили танк. Тот три раза выезжал на дорогу, но на третий на его пути наложили противотанковых мин, и он подорвался. По словам, Сергея, после первого боя отношение к тебе в «Вагнере» сразу меняется, ты для всех становишься равным, своим.
Бои за заправку шли две недели. Вэсэушники её отбивали, а «вагнеровцы» брали вновь. Сергей нашёл себе маленький окоп под кустом, в нём укрывался и называл его гробиком. По его словам, с юмором на фронте всё было в порядке:
Позывные зэкам давал компьютер. И так получилось, что на одном участке, где наступал противник, уцелели только бойцы с позывными «Петрович» и «Люба». Они вдвоем отбивались от примерно 50 хохлов и ещё перешучивались. «Люба, ты куда, подлюка, от меня сбежала? » — «Петрович, ещё раз сделаешь так, подаю на развод!»
Сергей вспоминает, что на контрасте с окружающим адом у бойцов было желание поделиться с кем-то теплом. Однажды из Бахмута вывели женщину с двумя детьми — мальчишками 6 и 8 лет. Сразу вывезти их не было возможности, поэтому на ночь определили в катакомбы. И каждый из «музыкантов», по словам Сергея, хотел поиграть с детьми, что-то им подарить, принести что-нибудь вкусное.
Утром «кашники» (заключённых так называли, потому что их набор в «Вагнере» назвали «Проект К») принесли пацанам два мешка чистой детской одежды, планшет с русской школьной программой и много сладостей. Взводный удивился: «Не понимаю, у вас нет денег, наличку на руки не дают, откуда вы все это взяли?»
Мы и своё тоже отдавали. У многих с собой были игрушки — за пазухой или в рюкзаке. Я, например, лисёнка таскал, — объясняет Сергей.
У штурмовиков не было опознавательных знаков и шевронов. Поэтому их ещё называли «боевыми бомжами».
По словам Сергея, ЧВК «Вагнер» была хороша тем, что им давали приказ: «Вот точка. Идите и займите её», но при этом давали и свободу решать, как именно они это сделают — сбоку, снизу, справа, перебежками или прилетят на дельтапланах. Ведь они на месте лучше знали обстановку. Если же жёстко командовать: «Идите только прямо и никуда не сворачивайте» -люди могут погибнуть зазря.
Нам сказали установить пулемётную точку. И вот мы сидим с Башкиром к хохлам ближе некуда, а нам не могут принести ни пайки, ни воду. День просидели, второй, я говорю: «Надо что-то делать — либо идти к нашим, либо вон впереди вкусные натовские пайки и хорошие американские сигареты». В четыре утра мы тихо подошли, закидали вражескую пулемётную точку гранатами и, действительно, получили всё это. А заодно переоделись, переобулись в отличные берцы и каски.
Пленных штурмовики брали редко. Причина, по словам Сергея, не в жестокости, а в здравом смысле. В том, что укреп — это в основном окоп и два блиндажа, в них 5-10 солдат противника. А штурмовиков две тройки или даже одна.
Какие пленные? Куда я их буду брать? Нерабочая схема. Да и в большинстве своём он сначала пленный, а потом — раз! — и уже не пленный. В любой момент может в спину тебе ударить. У меня был случай: подбегаю к окопу — стоит здоровенный детина, поднял руки кверху. Я — щёлк! Кончились патроны! Он это видит, хватает меня за шею и начинает душить. Я понимаю, что он меня выше и крепче. Но у него из боеукладки сверху торчит рукоятка ножа. Мы, в отличие от украинцев, никогда их так не носили, а они, видать, насмотрелись фильмов про Рембо. И я его же ножом и воспользовался. Иначе бы этот пленный меня придушил.
Но бывало и такое, что враги опускали оружие. Один раз в Бахмуте, когда вдруг стихла стрельба, Сергей услышал крик: «Забирайте своих!». И увидел вэсэушного пулемётчика, который махал ему сверху из огневой точки в многоэтажном доме.
Не раз бывало, что в таких ситуациях украинцы начинали стрелять. Поэтому Сергей обождал. Вэсэушник тоже, по идее, рисковал: он стоял у окна, и его было хорошо видно. И тогда решились пойти. Он не открыл огонь, поступил достойно — стоял и ждал, пока «вагнеровцы» забирали своих погибших. Когда всех вынесли, бой продолжился. Этот пулемётчик погиб в том бою.
А в другой раз мы сидели напротив друг друга так близко, что слышали все разговоры. И вот мы кофе разжились, а сигарет нету — закончились. И тут они через окоп кидают нам блок сигарет. Мы его им обратно — кто знает, что у них там. Они нам снова бросают: «Да берите, пацаны!». Или однажды мы стояли, напротив — грузин. Порой до смешного доходило. Ложусь в спальный мешок — там тепло. Утром просыпаюсь — изморозь, холодно, у меня начинается окопный кашель! Вдруг слышу оттуда голос с грузинским акцентом: «Задолбал ты кашлять!»
Сергей говорит, что старался не проявлять ненужную жестокость. Однажды они быстро с ходу, не останавливаясь, взяли два окопа — один за другим. И на второй линии в блиндаже нашли спящую снайпершу.
Сослуживцы сбежали, забыв её разбудить, а может, она под кайфом была. Российский паспорт, девчонке 18 лет, на прикладе 26 зарубок. Некоторые бойцы предлагали поизгаляться над ней. Но одно дело, когда пленному надо развязать язык, и другое просто издеваться и мстить. В итоге снайпершу даже не тронули, сдали в службу безопасности.
Но и без жестокости тоже нельзя. Касли вспоминает, что на фронте было сурово. Алкоголь — расстрел, наркотики — расстрел, мародёрство гражданских — расстрел. Неисполнение приказа — расстрел. Ни судов, ни адвокатов, ни прокуроров.
Конечно, осуждённым было немного удивительно видеть такое «военное беззаконие». Но все понимали: иначе нельзя. Зашли в город, почти во всех брошенных домах и квартирах остался какой-то алкоголь (да что там алкоголь, люди в спешке оставляли деньги и документы): дашь одному слабину — начнут бухать все.
Один зэк после контракта вернулся — убил свою семью, соседей, бегал по деревне, его задержала полиция. Через два дня приехала служба безопасности ЧВК «Вагнер», с полицией договорились — она его отдала. Ветерана СВО обмотали скотчем как мумию, загрузили в багажник, увезли в ДНР, и больше мы его не видели.
У Сергея пять наград (среди них медаль «За отвагу», вагнеровские «За взятие Бахмута», «Окопный крест») и четыре ранения. В него попали восемь осколков. Один из них до сих пор сидит в шее. Врачи боятся трогать его — он близко к артерии. Сергей говорит, что иногда во время перепадов погоды шея болит, а так нормально.
С этим осколком он попал в Первомайское — в госпиталь-распределитель ЧВК «Вагнер», как раз под Новый год. Евгений Пригожин прислал раненым праздничные пайки — банка сгущёнки, кофе, салями, банка печени трески. 31 декабря около пяти часов Сергей смотрел из окна палаты, как разгружают подарки. И в этот момент прилетел «Хаймарс». Пробил здание госпиталя до первого этажа. Всех экстренно эвакуировали в подвал. По его словам, тогда погибли 90 человек. Из подвала тех, кто был более-менее на ногах, отвезли в школу.
С боем курантов я закричал: «Пацаны! С Новым годом!». Как оказалось, в этот самый момент по госпиталю прилетели ещё пять «Хаймарсов» — по тому самому месту, откуда нас только что вывезли.
В другой раз им семерым дали задание занять позицию у железной дороги. Сергей был старшим группы. Подошли к насыпи, сели, покурили и побежали в атаку. Сергей говорит: самое главное при штурме — сделать первые 2-3 шага, а дальше приходит адреналин и страх уходит на задний план.
Мы добежали до нужной точки. И тут нас жёстко накрыл миномёт. Прилетели 12 мин. А мы всемером — на совсем небольшом пятачке. И ни одного ни убило! Ранения были, но все выжили. Как? Один наш, позывной Москвич, кричит: «Серега! Мы живые! Чудо! Чудо!». Я его потом через месяц встретил. Он кинулся ко мне и опять закричал: «Это же чудо! Чудо!»
Счастье выживших. Сергей Касли (в центре) с боевыми товарищами. Фото предоставлено Царьграду
Прямо из своего последнего госпиталя Сергей поехал на дембель — домой. Их, 300 «вагнеровцев», привезли в Луганск, забрали всё военное, выдали спортивные костюмы, сумки, награды, документы. Доставили в аэропорт Ростова-на-Дону.
Дальше — хотите садитесь в самолёт, хотите езжайте сами. Рядом с аэропортом уже дежурили 30 машин такси — все армяне. Они откуда-то узнали, что доставят «кашников». Готовы были отвезти куда хочешь — в Волгоград — за 50 тысяч, в Казань — за 75 тысяч.
Многие наши поехали на такси. А я боком-боком на железнодорожный вокзал. Потому что зэки после войны, да ещё с большими деньгами — это страшно. Некоторые так и не довезли деньги до дома. Алкоголь, проститутки, туда-сюда — и миллиона нет. А я два дня в поезде — и спокойно приехал домой.
После возвращения Сергей перевёз семью в Петербург, где жил когда-то. Он работает в Центре содействия мобильности Московского вокзала. Оказывает помощь пассажирам с инвалидностью и тем, кому сложно передвигаться самому. Встречает, провожает, помогает сесть в вагон. Ему нравится эта работа. Он получает удовольствие от помощи людям.
Сергей Касли в Екатеринбурге на встрече с руководителями медучреждений. Обсуждали вопросы реабилитации ветеранов «Вагнера». Фото предоставлено Царьграду
На Новый год «вагнеровцы» устроили акцию — собрали адреса своих погибших по всем городам и сделали подарки их детям. Сергей сам обзванивал семьи, спрашивал, что подарить. И после одного звонка едва не заплакал. Девочка 6 лет на вопрос о подарке ответила:
Мне ничего не надо. Я папу жду. Он придёт на Новый год.
Случай на Московском вокзале
В мае на Московском вокзале Сергею пригодились его военные навыки. Под поезд упал человек. Ему отрезало руку, он истекал кровью. Счёт шёл на секунды. Единственным, кто сумел мгновенно оказать помощь, был Сергей.
Парень лежит на рельсах, а сотрудники Службы безопасности стоят на перроне и смотрят. Я увидел какое-то безразличие — будто не человека, а кошку переехало. Подумал, может, он умер. Спустился: нет, живой, без сознания. Мне говорят: «Его трогать нельзя». Но я выхватил шнурок от трико, перетянул ему жёстко руку по месту, где срезало. Тут наконец подошли медики. И тоже остановились. Забрал у них жгут, наложил сверху. Потом парня надо было вытащить на перрон. И опять полицейские и охранники не спешили помочь. Мы с двумя моими коллегами, тоже фронтовиками, подняли его. Парень выжил, хоть и потерял руку.
Больше всего Сергея задело, что люди, от которых мы все зависим в чрезвычайных ситуациях, оказались неспособны прийти на помощь. Эта сцена — наглядная иллюстрация разницы в поведении людей и отношениях между ними в тылу и на фронте.